Неточные совпадения
Солдат слегка притопывал.
И слышалось, как стукалась
Сухая
кость о
кость,
А Клим молчал:
уж двинулся
К служивому народ.
Все дали: по копеечке,
По грошу, на тарелочках
Рублишко набрался…
«Ужасно было видеть, — говорит летописец, — как оные две беспутные девки, от третьей, еще беспутнейшей, друг другу на съедение отданы были! Довольно сказать, что к утру на другой день в клетке ничего, кроме смрадных их
костей,
уже не было!»
—
Костя, ты знаешь, что у меня
уж остается только пятьдесят рублей.
— Что ты, с ума сошел? — с ужасом вскрикнула Долли. — Что ты,
Костя, опомнись! — смеясь сказала она. — Ну, можешь итти теперь к Фанни, — сказала она Маше. — Нет,
уж если хочешь ты, то я скажу Стиве. Он увезет его. Можно сказать, что ты ждешь гостей. Вообще он нам не к дому.
Ну
уж мне, старухе, давно бы пора сложить старые
кости на покой; а то вот до чего довелось дожить: старого барина — вашего дедушку, вечная память, князя Николая Михайловича, двух братьев, сестру Аннушку, всех схоронила, и все моложе меня были, мой батюшка, а вот теперь, видно, за грехи мои, и ее пришлось пережить.
— Вот новость! Обморок! С чего бы! — невольно воскликнул Базаров, опуская Павла Петровича на траву. — Посмотрим, что за штука? — Он вынул платок, отер кровь, пощупал вокруг раны… —
Кость цела, — бормотал он сквозь зубы, — пуля прошла неглубоко насквозь, один мускул, vastus externus, задет. Хоть пляши через три недели!.. А обморок! Ох,
уж эти мне нервные люди! Вишь, кожа-то какая тонкая.
Она стала угловатой, на плечах и бедрах ее высунулись
кости, и хотя
уже резко обозначились груди, но они были острые, как локти, и неприятно кололи глаза Клима; заострился нос, потемнели густые и строгие брови, а вспухшие губы стали волнующе яркими.
Встретили группу английских офицеров, впереди их автоматически шагал неестественно высокий человек с лицом из трех
костей, в белой чалме на длинной голове, со множеством орденов на груди,
узкой и плоской.
Его не слушали. Рассеянные по комнате люди, выходя из сумрака, из углов, постепенно и как бы против воли своей, сдвигались к столу. Бритоголовый встал на ноги и оказался длинным, плоским и по фигуре похожим на Дьякона. Теперь Самгин видел его лицо, — лицо человека, как бы только что переболевшего какой-то тяжелой, иссушающей болезнью, собранное из мелких
костей, обтянутое старчески желтой кожей; в темных глазницах сверкали маленькие,
узкие глаза.
Эти слова прозвучали очень тепло, дружески. Самгин поднял голову и недоверчиво посмотрел на высоколобое лицо, обрамленное двуцветными вихрами и темной, но
уже очень заметно поседевшей, клинообразной бородой. Было неприятно признать, что красота Макарова становится все внушительней. Хороши были глаза, прикрытые густыми ресницами, но неприятен их прямой, строгий взгляд. Вспомнилась странная и, пожалуй, двусмысленная фраза Алины: «
Костя честно красив, — для себя, а не для баб».
Какие-то неприятные молоточки стучали изнутри черепа в
кости висков. Дома он с минуту рассматривал в зеркале возбужденно блестевшие глаза, седые нити в поредевших волосах, отметил, что щеки стали полнее, лицо — круглей и что к такому лицу бородка
уже не идет, лучше сбрить ее. Зеркало показывало, как в соседней комнате ставит на стол посуду пышнотелая, картинная девица, румянощекая, голубоглазая, с золотистой косой ниже пояса.
Не говоря
уже о том, что по лицу этому видно было, какие возможности духовной жизни были погублены в этом человеке, — по тонким
костям рук и скованных ног и по сильным мышцам всех пропорциональных членов видно было, какое это было прекрасное, сильное, ловкое человеческое животное, как животное, в своем роде гораздо более совершенное, чем тот буланый жеребец, зa порчу которого так сердился брандмайор.
Привалов не слушал его и торопливо пробегал письмо, помеченное Шатровским заводом. Это писал
Костя. Он получил из Петербурга известие, что дело по опеке затянется надолго, если Привалов лично не явится как можно скорее туда, чтобы сейчас же начать хлопоты в сенате. Бахарев умолял Привалова бросить все в Узле и ехать в Петербург. Это известие бросило Привалова в холодный пот: оно было
уж совсем некстати…
— Да везде эти диссонансы, Сергей Александрыч, и вы, кажется,
уже испытали на себе их действие. Но у отца это прорывается минутами, а потом он сам раскаивается в своей горячности и только из гордости не хочет открыто сознаться в сделанной несправедливости. Взять хоть эту историю с
Костей. Вы знаете, из-за чего они разошлись?
Иван Яковлич ничего не отвечал на это нравоучение и небрежно сунул деньги в боковой карман вместе с шелковым носовым платком. Через десять минут эти почтенные люди вернулись в гостиную как ни в чем не бывало. Алла подала Лепешкину стакан квасу прямо из рук, причем один рукав сбился и открыл белую, как слоновая
кость, руку по самый локоть с розовыми ямочками, хитрый старик только прищурил свои
узкие, заплывшие глаза и проговорил, принимая стакан...
Костя вот
уж пять лет работает на них, как каторжный, и добился ежегодного дивиденда в триста тысяч рублей.
Настя, старшая девочка, восьми
уже лет, умела читать, а младший пузырь, семилетний мальчик
Костя, очень любил слушать, когда Настя ему читает.
Костя же, если не соглашался с нею, то всегда почти шел апеллировать к Коле Красоткину, и
уж как тот решал, так оно и оставалось в виде абсолютного приговора для всех сторон.
Кроткий отец иеромонах Иосиф, библиотекарь, любимец покойного, стал было возражать некоторым из злословников, что «не везде ведь это и так» и что не догмат же какой в православии сия необходимость нетления телес праведников, а лишь мнение, и что в самых даже православных странах, на Афоне например, духом тлетворным не столь смущаются, и не нетление телесное считается там главным признаком прославления спасенных, а цвет
костей их, когда телеса их полежат
уже многие годы в земле и даже истлеют в ней, «и если обрящутся
кости желты, как воск, то вот и главнейший знак, что прославил Господь усопшего праведного; если же не желты, а черны обрящутся, то значит не удостоил такого Господь славы, — вот как на Афоне, месте великом, где издревле нерушимо и в светлейшей чистоте сохраняется православие», — заключил отец Иосиф.
— За-пла-чем, — протянул
Костя,
уже приготовляясь плакать.
А так как
кости тоже носили на себе следы огня, то, очевидно, в то время, когда шел огонь по лесу, трупы были
уже скелетами.
Густые белокурые волосы прекрасного пепельного цвета расходились двумя тщательно причесанными полукругами из-под
узкой алой повязки, надвинутой почти на самый лоб, белый, как слоновая
кость; остальная часть ее лица едва загорела тем золотым загаром, который принимает одна тонкая кожа.
Днем мне недомогалось: сильно болел живот. Китаец-проводник предложил мне лекарство, состоящее из смеси женьшеня, опиума, оленьих пантов и навара из медвежьих
костей. Полагая, что от опиума боли утихнут, я согласился выпить несколько капель этого варева, но китаец стал убеждать меня выпить целую ложку. Он говорил, что в смеси находится немного опиума, больше же других снадобий. Быть может, дозу он мерил по себе; сам он привык к опиуму, а для меня и малая доза была
уже очень большой.
Очевидно, вскоре после того как зверек попал в ловушку, его завалило снегом. Странно, почему зверолов не осмотрел свои ловушки перед тем, как уйти из тайги. Быть может, он обходил их, но разыгравшаяся буря помешала ему дойти до крайних затесок, или он заболел и не мог
уже более заниматься охотой. Долго ждал пойманный соболь своего хозяина, а весной, когда стаял снег, вороны расклевали дорогого хищника, и теперь от него остались только клочки шерсти и мелкие
кости.
На реке Тадушу он жил более 60 лет и
уже собирался уехать на родину, чтобы там схоронить свои
кости.
«Видишь ли, Прохоров, — сказал бригадир от имени всей честной компании, — все мы поднялись на твое приглашение; остались дома только те, которым
уже невмочь, которые совсем развалились да у кого остались одни
кости без кожи, но и тут один не утерпел — так хотелось ему побывать у тебя…» В эту минуту маленький скелет продрался сквозь толпу и приближился к Адриану.
Но внимание всех
уже оставило их, оно обращено на осетрину; ее объясняет сам Щепкин, изучивший мясо современных рыб больше, чем Агассис —
кости допотопных. Боткин взглянул на осетра, прищурил глаза и тихо покачал головой, не из боку в бок, а склоняясь; один Кетчер, равнодушный по принципу к величиям мира сего, закурил трубку и говорит о другом.
— Нет, этого мало! — закричал дед, прихрабрившись и надев шапку. — Если сейчас не станет передо мною молодецкий конь мой, то вот убей меня гром на этом самом нечистом месте, когда я не перекрещу святым крестом всех вас! — и
уже было и руку поднял, как вдруг загремели перед ним конские
кости.
— Нет, вы видели подвальную, ее мы
уже сломали, а под ней еще была, самая страшная: в одном ее отделении картошка и дрова лежали, а другая половина была наглухо замурована… Мы и сами не знали, что там помещение есть. Пролом сделали, и наткнулись мы на дубовую, железом кованную дверь. Насилу сломали, а за дверью — скелет человеческий… Как сорвали дверь — как загремит, как цепи звякнули…
Кости похоронили. Полиция приходила, а пристав и цепи унес куда-то.
Один каторжный слесарь делает берданки и
уже четыре продал на материк, другой — делает оригинальные цепочки из стали, третий — лепит из гипса; но все эти берданки, цепочки и очень дорогие шкатулки так же мало рисуют экономическое положение колонии, как и то, что один поселенец на юге собирает по берегу китовую
кость, а другой — добывает трепангу.
Кости из всех твоих платьев повытаскал, но
уже поздно.
Лаврецкий
уже накануне с сожалением заметил в нем все признаки и привычки застарелой бедности: сапоги у него были сбиты, сзади на сюртуке недоставало одной пуговицы, руки его не ведали перчаток, в волосах торчал пух; приехавши, он и не подумал попросить умыться, а за ужином ел, как акула, раздирая руками мясо и с треском перегрызая
кости своими крепкими черными зубами.
Появление «заграничных»
уже вперед стало ему
костью поперек горла.
—
Уж сюда, сестрица, никто не проберется… Истинно сказать, что и ворон
костей не занашивал.
— Да бог с ними. Я
уж стар, — пора и
костям на место.
«Я девять лет не видал своей маменьки и не знал, жива ли она, или
кости ее лежат
уже в сырой земле.
— Ты сам меня как-то спрашивал, — продолжал Имплев, — отчего это, когда вот помещики и чиновники съедутся, сейчас же в карты сядут играть?.. Прямо от неучения! Им не об чем между собой говорить; и чем необразованней общество, тем склонней оно ко всем этим играм в
кости, в карты; все восточные народы, которые еще необразованнее нас, очень любят все это, и у них, например, за величайшее блаженство считается их кейф, то есть, когда человек ничего
уж и не думает даже.
Заморив наскоро голод остатками вчерашнего обеда, Павел велел Ваньке и Огурцову перевезти свои вещи, а сам, не откладывая времени (ему невыносимо было
уж оставаться в грязной комнатишке Макара Григорьева), отправился снова в номера, где прямо прошел к Неведомову и тоже сильно был удивлен тем, что представилось ему там: во-первых, он увидел диван, очень как бы похожий на гроб и обитый совершенно таким же малиновым сукном, каким обыкновенно обивают гроба; потом, довольно большой стол, покрытый
уже черным сукном, на котором лежали: череп человеческий, несколько ручных и ножных
костей, огромное евангелие и еще несколько каких-то больших книг в дорогом переплете, а сзади стола, у стены, стояло костяное распятие.
Это человек лет шестидесяти с лишком, необыкновенно длинный и весьма
узкий в
кости.
В нем как-то все было не к месту, точно платье с чужого плеча: тонкие ноги с широчайшими ступнями, длинные руки с
узкой, бессильной
костью, впалая чахоточная грудь, расшатанная походка, зеленовато-серое лицо с длинным носом и
узкими карими глазами, наконец вялые движения, где все выходило углом.
— Почему? А почему у нас нет перьев, нет крыльев — одни только лопаточные
кости — фундамент для крыльев? Да потому что крылья
уже не нужны — есть аэро, крылья только мешали бы. Крылья — чтобы летать, а нам
уже некуда: мы — прилетели, мы — нашли. Не так ли?
— Ну,
уж ты там как хочешь, Иван Онуфрич, — прерывает Боченков, почесывая поясницу, — а я до следующей станции на твое место в карету сяду, а ты ступай в кибитку. Потому что ты как там ни ломайся, а у меня все-таки
кости дворянские, а у тебя холопские.
Точно то же и тут. Выкормил-выпоил старый Кузьма своих коршунов и полез на печку умирать. Сколько
уж лет он мрет, и всё окончания этому умиранию нет.
Кости да кожа, ноги мозжат, всего знобит, спину до ран пролежал, и когда-то когда влезет к нему на печь молодуха и обрядит его.
Знает ли он, что вот этот самый обрывок сосиски, который как-то совсем неожиданно вынырнул из-под груды загадочных мясных фигурок, был вчера ночью обгрызен в Maison d'Or [«Золотом доме» (ночной ресторан)] генерал-майором Отчаянным в сообществе с la fille Kaoulla? знает ли он, что в это самое время Юханцев, по сочувствию, стонал в Красноярске, а члены взаимного поземельного кредита восклицали: «Так вот она та пропасть, которая поглотила наши денежки!» Знает ли он, что вот этой самой рыбьей
костью (на ней осталось чуть-чуть мясца) русский концессионер Губошлепов ковырял у себя в зубах, тщетно ожидая в кафе Риш ту же самую Кауллу и мысленно ропща: сколько тыщ
уж эта шельма из меня вымотала, а все только одни разговоры разговаривает!
— Нет,
уж это, дяденька, шалишь! — возразил подрядчик, выворотив глаза. — Ему тоже откровенно дело сказать, так, пожалуй, туда попадешь, куда черт и
костей не занашивал, — вот как я понимаю его ехидность. А мы тоже маленько бережем себя; знаем, с кем и что говорить надо. Клещами ему из меня слова не вытащить: пускай делает, как знает.
Мне отвечали, что будут готовиться по переменкам, то у того, то у другого, и там, где ближе. В первый раз собрались у Зухина. Это была маленькая комнатка за перегородкой в большом доме на Трубном бульваре. В первый назначенный день я опоздал и пришел, когда
уже читали. Маленькая комнатка была вся закурена, даже не вакштафом, а махоркой, которую курил Зухин. На столе стоял штоф водки, рюмка, хлеб, соль и
кость баранины.
Уж и били его, бывало, когда без
Кости попадется!
На другой день мы были в Законорье, у вдовы Чуркина Арины Ефимовны, которая жила с дочкой-подростком в своем доме близ трактира. В трактире
уже все знали о том, что
Костя осрамился, и все радовались. Вскоре его убили крестьяне в Болоте, близ деревни Беливы.
Уж очень он грабил своих, главным образом сборщиков на погорелое, когда они возвращаются из поездок с узлами и деньгами.
—
Костя! Иди к нам! — закричал им Памво. Подошли, одеты в поддевки, довольно чисто, но у всех трех были
уж очень физиономии разбойничьи, а
Костя положительно был страшен: почти саженного роста, широкий, губы как-то выдались вперед, так что усы торчали прямо, а из-под козырька надвинутой на
узкий лоб шапки дико глядели на нас, особенно на меня — чужого, злые, внимательные глаза.
— Усладите вперед сердце ваше добротой и милостию и потом
уже приходите жаловаться на родных детей,
кость от
костей своих, вот что, должно полагать, означает эмблема сия, — тихо, но самодовольно проговорил толстый, но обнесенный чаем монах от монастыря, в припадке раздраженного самолюбия взяв на себя толкование.